Отдам Дом в Деревне Даром Россия

До поры до времени мы воспринимаем исторические события как нечто, не имеющее отношения к нам самим, отдельное от нас: ну вот царская Россия, вот революция, Гражданская война, вот все то, что произошло после, вот Великая Отечественная… И вот мы, смотрящие на все это уже со стороны.

Но однажды мы осознаем, что наши личности и наши судьбы — прямое следствие этих событий; что мы — дети своей эпохи, а она есть результат предшествовавших ей эпох. С этого смыслового момента начинается некий «сбор камней» — мы пытаемся осознать, что, когда и как произошло с нами, именно с нами, задолго, может быть, до рождения наших родителей, не говоря о нас самих. Мы всматриваемся в далекие времена — уже не как в отвлеченные, более или менее занимательные или трагические картины, а как в книгу собственных наших судеб. Так появляется чувство принадлежности к народу, сопричастности его истории.

Именно этому служит историческая телепрограмма «Кто мы?», вот уже четверть века (для телевидения — невиданный срок!) идущая на телеканале «Культура». Ее автор и ведущий Феликс Разумовский был гостем нашей епархии. И мы получили возможность задать ему некоторые вопросы.

— Феликс Вельевич, почему в свое время Вы решили назвать цикл своих исторических передач именно так — «Кто мы?»

— Это, конечно, очень дерзновенно было с нашей стороны. И я чувствую, какая за этим стоит нескромность, мягко говоря. Начало нашей программы совпало с началом деятельности Российского телевидения, после того как союзное, а точнее, Центральное, приказало долго жить. Это были 90-е годы: развал, хаос, никто ничего не понимает, неизвестно, чего ждать… И вот режиссер Лев Павлович Бродский — а он был человеком советской закалки, очень деловой, четкий, собранный — спрашивает меня: «Ну, и про что мы будем передачу делать?». Хороший вопрос. Исторической программы на телевидении в советское время не было и не могло быть. Про животных — можно, о театре, о кино — можно, а вот история, 1000-летняя русская история — это было исключено, идеологи следили за этим жестко. И вдруг такая возможность, но одновременно и растерянность от отсутствия опыта, от неуверенности… Стали думать, что и как. Бродскому я сказал, что это должна быть не развлекательная программа в помощь разгадывателям кроссвордов, а нечто совсем иное, некое действо, приглашающее к осмыслению нашей русской судьбы, русской жизни, русского мирочувствия… Речь идет о национальном самопознании. «Это должен быть разговор о том, кто мы», — сказал я. «О! — воскликнул Бродский, — Вот так мы это и назовем!».